историческую драму и, наконец, переводы классиков. Потом она стала известна как удачливая, хотя и спорная, переводчица Шекспира; но и в ранних стихах она любила скрыто цитировать Барда, скрещивая его классические образы с новой модернистской риторикой. Вот, к примеру, ее строка, датированная 1921 годом: «И двинется двинулся надвигается лес шелестящий». Шекспировскому Макбету было пророчество; в переводе самой Радловой оно звучит так: «Макбет, не бойся, Пока не двинулся Бирнамский лес На Дунсинан!» Макбет, убийца и узурпатор, боится этого леса и приказывает солдатам его уничтожить. Но Бирнамский лес движется, и гибель настигает Макбета. Эта отсылка в стихах Радловой очевидна, но важна и грамматическая новинка, достойная обэриутов: лес «двинется двинулся надвигается», он делает это по крайней мере со времен Шекспира – «шелестящий шагающий шатающийся лес». В ее переводах Шекспира сказалось наследие эмоционализма. На сцене эти переводы были успешны, но критики упрекали их то в грубости, то в буквальности. Вот интересная трактовка, явственно связывающая радловских «Макбета» и «Гамлета» с ее ранними опытами: «Радлова сводит Шекспира с тех ходулей, на которые его ставили переводчики, режиссеры, актеры. Она хочет вернуть Шекспира земле. Не риторический, ораторский, адвокатский Шекспир, а вся его плоть и кровь, его мясо и мускулы. В этом крупная культурная заслуга Радловой. Но не слишком ли много этой „плоти“, этой „земли“»[2].
Адресат ее ранних стихов – херувим, голубь, ангел, легкое животворящее начало; его призывает, без страха ждет и в лучшие свои моменты получает героиня. Само название «Крылатый гость» с его пушкинской подкладкой спорит с мужским миром греха и возмездия. Символ благой вести, непорочного зачатия, экстатического радения, «Крылатый гость» противопоставлен «Каменному гостю», тяжелому носителю смерти, вечному страху грешного мужчины. Слияние женщины-поэта с ангелом-демоном не свободно от истории; в отличие от вдохновлявших ее сюжетов Пушкина и Лермонтова, жертвенный экстаз Радловой воплощает в себе остро переживаемую современность.
Была ты как все страны страной
С фабриками, трамваями и калеками <…>
И были еще просторные поля, буйный ветер
и раскольничьи песни —
– Сударь мой, белый голубь, воскресни <…>
Плоть твою голубь расклевал и развеял по полю ветер,
Снится в горький вечер пустому миру —
Ни трамваи, ни фабрики, ни Шаляпины, а песня —
Сударь мой, белый голубь, воскресни.
Именно раскольничьи песни отличают Россию от других стран; без них Россия станет «как все», в них ее тайна, мечта и обаяние. Белый голубь, знак скопчества, приобретает черты национального символа. Русская трагедия связана с этим голубем, – он расклевал плоть России, но он же спасет ее душу. Только он и снится пустому миру, только он и интересен в этот горький вечер культуры. Стихотворение подписано январем 1921 года и, таким образом, немного предшествует «Богородицыну кораблю», в котором эти мотивы получают бурное развитие. Стихотворение «Разговор» рассказывает о внутренним конфликте людей этой страны, которая еще недавно была «как все страны страной». Собеседник или, возможно, собеседница говорит о том, что людям больше не нужна любовь: «Не до любви нам, поправшим смерть смертью. Был бы хлеб да Бог, а любви не надо». Ему или ей возражают: победа над любовью всегда неполна, – «над сердцем бывают только Пирровы победы». Дело было в Южной Италии в III веке до н. э. С помощью слонов эпирский царь Пирр одержал победу над захватническим Римским войском. Потери его были так велики, что он сказал: еще одной победы мы не выдержим. «Можно из людей и слонов воздвигнуть к небу пирамиды туш», – пишет Радлова, но человек не победит собственное сердце; или, победив однажды, он почувствует, что второй победы не выдержит. Так и Пирр, победивший Рим эллин, с тоской предвидел месть империи. Предчувствуя победу зла, Радлова ищет трагических способов выражения. Сам
Бог уподобляется коршуну, разрывающему авторское тело: «Стало солнце – тьма, а луна – кровь.
Боже мой, это твоя любовь. …Плоть разорвалась, хлынула кровь – Боже мой, это Твоя любовь». Мистический порыв ведет не к торжеству любви, как это бывало у Блока, но к расставанию с телом: «Твое брошенное тело как отслужившая змеиная чешуя,
А пламенный дух летает и реет и веет». Любoвь в близости смерти становится центральной темой Радловой: любовь между мужчиной и женщиной, между человеком и Богом.
Жанр
«Ни один художник не писал такой Богородицы», сказано в одном из стихотворений «Крылатого гостя». В короткой трагедии «Богородицын корабль» Радлова использует поэтическую технику Шекспира для переложения апокрифической легенды скопцов.
Согласно этой легенде, настоящая дочь Петра I, Елисавета, отказалась взойти на престол, оставив вместо себя фрейлину. Бежав из отцовской столицы, Елисавета стала хлыстовской богородицей Акулиной Ивановной (хлысты и скопцы называли богородицей женского лидера общины, а христом – ее мужского лидера). Сын ее вырос в божественного Кондратия Селиванова, основателя скопческой веры. Историческая фигура, Селиванов был неистовым пророком и одаренным писателем. Прошло время, и им увлекались Толстой и Розанов; оба они публиковали его сочинения и интерпретировали их. Но только Радлова сумела найти художественный язык для новой, современной репрезентации этих небывалых идей и практик. Напряжение в тексте «Богородицына корабля» создается сочетанием варварской легенды с изысканным стихом Радловой. В своем тексте Радлова творит то, что, по ее замыслу, старалась на деле совершить Елизавета Петровна: бежит от высокой культуры и ее постылой власти, чтобы слиться с речью народа и его чувствами. Совмещение архаического содержания с авангардной техникой письма осуществляет синтез, который только на этом уровне и возможен: что не могла сделать императрица, то может сделать поэтесса. Мечта культуры об отказе от самой себя, которую так трудно реализовать в истории, осуществляется в тексте.
В этом эксперименте у Радловой были предшественники. Блок в «Песне судьбы» показал великолепную Фаину, которая бежала от раскольничьего самосожжения, чтобы стать эстрадной певицей. Она бьет героя бичом, крестит его «вторым крещеньем» и с легкостью, характерной для хлыстовских биографий, переносится из своего скита на промышленную выставку. Она совершает восходящее движение из народа в культуру, но вынуждает влюбленного в нее героя к нисхождению из культуры в народ. Андрей Белый в «Серебряном голубе» дал свою версию встречи поэта с сектантами. Его герой влюблен, подобно блоковскому Герману, но трагический сюжет доведен до конца. Герой Белого разочаровывается в своих иллюзиях, чтобы погибнуть от руки тех, кого любил. Демистифицируя сюжет, Белый возражал не только Блоку, но и всей народнической традиции русской литературы.
За «Серебряным голубем» последовала серия реплик, таких как «Пламень» Пимена
